а про космонавтику мы в младшем отряде разучивали специальную песню и оказалось, что правильно делали, потому что она потом надолго пропала, но мы её успели разучить для какого-то смотра, но на репетицию пришёл начальник лагеря и, когда мы допели до "ребята, закурим перед стартом", утащил вожатую в сторону и тихо на неё орал и шипел, и она что-то черкала в тетрадочке, а потом пришла к нам и сказала, что мы неправильно разучили, и мы стали петь правильно, а когда снова пришёл начальник лагеря и мы допели до "ребята, закусим перед стартом", он снял с голову пилотку, в лагере все взрослые носили пилотки, только поварихам разрешалось колпаки, и бросил её на пол, и мы на смотре пели другую песню со словами "одних пятнистых щук поймали сорок штук", до сих пор не понимаю, что это может означать. Ну вот, а я был пытливый мальчик с большими карими глазами, а там кроме "Ребята, займёмся чем-нибудь перед стартом", говорилось, что в запасе четырнадцать минут, а штурман уточняет в последний раз маршрут, и я удивлялся, как так всё заранее в последний раз не уточнили, и только когда стал большим, понял, что заранее штурману ничего уточнять было нельзя, это было из соображений секретности, чтобы наши карты пыльных тропинок не попали во вражеские руки.
Страшно вообразить, как такое вышло, но прямо следующим после рациональных аргументов стабильно приглашается "А что бы ты сам делал, если бы ...?".
В принципе, ничего страшного, не глупее остальных послерациональных, и не нам же привыкать, мы же выросли на "А если бы я был Татьяна и был бы замужем за генералом, и получил бы второе письмо Евгения, то как бы я на него ответила?" и "А если бы была барыня и у меня бы был немой дворник?", и "А если бы я был дядя и меня попросили сказать?".
Но что.
В начале, кажется, 80-х у Козакова при обследовании обнаружилась третья почка. Врачи успокоили, что дело известное, жить с этим можно, Козаков и жил, но друг его, а наш любимый поэт, тончайший мастер слова и чувства Давид Самойлов воспринял неожиданное открытие менее сдержанно и написал вот такие восемь бессмертных строк::
Доктора дошли до точки И у Миши, например, Обнаружили три почки. Хорошо, что не три-ппер!
Ну а если б (для примера) Не как у простых людей Обнаружили три хера, Что бы делал он, злодей?!!
Стихи опубликовали в начале 90-х, они вошли в сокровищницу и легли в анналы и что? с тех пор всякий раз, как полемика дотекает до «А если бы, для примера, у тебя...», возникает необъяснимое желание немедленно уточнить общее количество херов.
Я скажу больше: нас компьютеры не понимают. Его спрашивают, он отвечает и не понимает, что отвечать надо не то, что хочешь. Это тонкая вещь. Ему пока свезут данные, кое-что подправят; в него закладывают, кое-что сдвигают – и ему у себя внутри надо сообразить. Поэтому после него, перед тем как показать, тоже кое-что двигают. Спрашивается: зачем он нужен?
Сорок лет назад! А все Герберт Уэллс, Герберт Уэллс.
А в статье "Жест" Википедии указано: "Женщины лучше понимают язык жестов, поэтому мужу очень трудно обмануть свою жену" и, сколько ни перечитывай, не поймёшь, с торжеством или с горечью.
Те немногие из наших читателей, которые любят деньги, хорошо знают, что первые два десятилетия израильские банкноты обходились без изображений известных людей. В смысле, в каждом кибуце знали, что девушка с апельсинами на пол-лире писана не с Веры Мамонтовой, а с нашей Пнины из Комиссии по культуре, но в каждом соседнем кибуце этого не знали, а знали что-нибудь противоположное. И когда саму Пнину обещали познакомить с хорошим парнем из Техниона, ей всегда обещали, что он будет в точности, как тот красавец с фиолетовой в десять лир, и так всегда и оказывалось, но это же миллионы случаев, а не конкретный химик-романтик с именем, фамилией и подтверждённым месячным доходом.
В конце 60-х, когда готовили третью серию банкнот, решили обойтись без рыбаков, рабочих, крестьян и представительниц женского пола. Оставили только учёного и почему-то тоже с неясно подтверждённым месячным доходом (нобелевскую премию выдают раз в год). Добавили двух идеологов-политиков: Герцля и Вейцмана. И четвёртым - поэта! - Хаима-Нахмана Бялика. Поэта, причём, уважили больше всех: нарисовали на реверсе его собственный дом, а не какой-нибудь реактор, как Эйнштейну, или парламент, как Вейцману.
В последней, середины семидесятых, серии израильских лир поэтов снова не было. На первой шекелевой сотне в 80-м поместили Жаботинского; поэзия и поэтический перевод - сильные и важные стороны его деятельности - вряд ли доминировали в его публичном образе.
В середине 80-х перешли на новый шекель. Поэтов на новом шекеле не было, а был один старый писатель: Агнон на полсотне, остальные позиции занимали два премьера и два президента, похороненные на горе Герцля, премьер, похороненный на кладбище Трумпельдор, и врач из Кордовы, похороненный в Тверии.
Вторая серия нового шекеля была перерисованной версией первой, только сокращённой: без одно-, пяти- и десятишекелевых банкнот (РАМБАМ, Эшколь и Голда). Поэтов как не было, так и не появилось, на трёх политиков приходился один писатель.
Так не могло продолжаться вечно. В конце первого десятилетия комитет по дизайну денег во главе с бывшим судьёй принял решение: хватит писателей! одни политики (Герцль, Бен-Гурион, Бегин, Рабин)!
Быстро сбежалась общественность и наломала комитету как за спорность исторической оценки деятельности предложенных лиц, так и за отсутствие представителей неашкеназских еврейских общин и прекрасного пола.
Комитет принял в себя ещё четырёх членов, совещался больше года и в марте 2011-го известил: две женщины, два мужчины, четыре поэта, ноль политиков! Вот так четырнадцать лет назад свершилась в Израиле Большая Валютно-финансовая Поэтическая Революция.
Что важно, революционные перемены велись плавно, без всяких шоковых огорчений. Сначала на зелёной полсотне заменили Агнона на Черняховского, пожилого мужика в галстуке на другого пожилого мужика в галстуке, кто на них вообще внимание обращает. Следом сбылась мечта поэта, убрали политика с денег: усталого президента Шазара поменяли на энергичного Альтермана в мужественном свитере. Пару лет подождали, посмотрели по сторонам и одним махом выпустили в оборот двадцатку с Рахель и сотню с Леей.
Так в ноябре 2017-го мечта сбылась рабочих и крестьян: Израиль стал государством, на всех имеющих хождение банкнотах которого изображены не министры, не лягушки, не неведомы зверушки, а поэты!
Нас часто спрашивают, а кого же надо считать настоящим поэтом и поздравлять с этим днём, а кто подождёт Всемирного дня работника пера.
А ведь всё в середине ещё того века ясно изложено в коротком рассказе Виктора Драгунского:
НАСТОЯЩИЙ ПОЭТ
Гоги Гогоберидзе был тамадой на свадьбе у Резо Цабадзе. Дай ему бог здоровья, нашему поэту и краснослову, наш Гоги умел-таки вести стол. Под его неусыпным руководством гости выпили в эту ночь столько вина, что его хватило бы для открытия оживленного кабачка на 100 мест, где-нибудь у вас на Чистых прудах.
Все были пьяные. Гоги возглашал тосты и (лукавый человек!) так строил их, что кто и не хочет, а выпьет все равно, иначе не уйдет.
Гоги поднимал тост за Родину в широком смысле слова, то есть за Советский Союз, и гости пили, потом следовал тост за Родину в несколько суженном смысле, то есть за тот кусочек планеты, который бог оставил себе лично, но пожалел опоздавшего к разделу земли человека и в мягкосердечии своем подарил этот цветущий клочок ему, то есть за солнечную нашу Грузию, и гости, конечно, опять пили, а потом уже выпили за сердце этой Грузии, за центр всей Вселенной, за несравненный город Кутаиси.
Потом пили за матерей, потом за детей, потом за отцов и детей, за отцов наших отцов и за детей детей наших. Много прекрасных тостов объявил в ту ночь тамада, и гостям нельзя было не пить.
И под утро, когда стали все расходиться или заснули, кто где мог, Гоги Гогоберидзе, подобно капитану корабля, покидающему судно последним, тоже покинул гостеприимный дом. Он пошел домой и, наверно, для сокращения пути перелезал кое-где через разные частоколы, или, может быть, у него возникали небольшие конфликты с собаками, не знаю, только штаны у Гоги порвались немножко, вот здесь, позади, и его смуглое тело выглядывало из этих штанов, как месяц из облаков.
Надо же так случиться, что Гоги в этом своем довольно неприглядном виде на какой-то узенькой улочке обогнал толстого Гугуши, торгаша из "Гастронома", который тоже возвращался откуда-то из гостей, и не знаю откуда именно и не желаю знать.
Этот толстый Гугуши вел с собой под ручку мадам Кирокисянц, толстую и глупую кассиршу из того же "Гастронома", где служил и, наверно, воровал он сам. Наш пошатывающийся Гоги, конечно, не обратил на них никакого внимания, потому что он был поэт и не любил людей типа толстого Гугуши. Он потихоньку обогнал эту парочку и пошел немножко впереди, светя им то одним полумесяцем, выглядывающим из-за облаков, то другим.
Это ритмическое посвечивание двумя полумесяцами почему-то страшно разозлило толстого Гугуши, и он окликнул идущего впереди Гоги.
- Эй, кацо, остановись на минутку, - крикнул он своим вечно сиплым голосом.
Гогоберидзе остановился.
- Эй, кацо, - продолжал толстый Гугуши, - ну послушай, бедняга, как тебе не стыдно? Ты идешь по улице в совершенно нетрезвом виде - это раз! Ну, на это я не сержусь, ладно! Но послушай, в какой ты одежде идешь! Ты идешь, можно смело сказать, просто в неприличных штанах. Может, тебе собаки разорвали штаны, или ты их просто протер, сидя за столом и ерзая оттого, что ты не можешь подобрать рифму "шашлык-машлык", или у тебя нет денег, чтобы купить себе новые, - не знаю что, но послушай, ты уже целую вечность идешь впереди меня и сияешь тем самым местом, на котором ты так прилежно сидишь, сочиняя свои песенки! Это некрасиво, слушай, я все-таки иду с дамой, вот с ней, с уважаемой мадам Кирокисянц, у нас с ней хорошее настроение, и вдруг мы обязаны в центре мировой культуры, в Кутаиси, любоваться твоими дырявыми штанами! И тем, на что они надеты. Это некрасиво, слушай, Гоги, некрасиво, слушай, это я тебе серьезно говорю.
Весь этот монолог Гугуши произносил важно, сопя и отдуваясь, словно заслуженный артист в роли какого-нибудь князя из рода Багратиони. И сами понимаете, после этих речей вся кровь кинулась в голову гордого Гоги. Конечно, ему захотелось дать по морде этому наглому Гугуши, просто двинуть как следует, и дело с концом. Но, повторяю, Гоги был поэт. Чувство собственного достоинства и врожденный аристократизм не позволили ему драться с толстым Гугуши...
И Гоги сказал:
- Ты посмотри, - светлым, гремящим голосом сказал Гоги и вдохновенной рукой обвел наш дивный кутаисский пейзаж. - Ты посмотри на эти вечнозеленые, величественные горы, застывшие в торжественном молчании в этот предрассветный час. Ты посмотри на их крутые прекрасные склоны, похожие на бока необъезженных кобылиц и покрытые столетними мудрыми стволами гигантских деревьев. Ты посмотри на эти обширные сиренево-палевые луга, покрытые неисчислимыми цветами.
Ты посмотри на эту маленькую полянку, где у прозрачного озерца остановилась грациозная замшевая лань на золотых копытцах... Бриллиантовые слезы сбежали к ее девичьим глазам, и она вздыхает трепетно и чисто и зовет к себе крутогрудого юношу, принца-оленя, чтобы он пришел, гордясь тяжелой короной, и преклонил перед нею колени. Ты посмотри на этот звонко бегущий поток, низвергающий книзу свои хрустальные воды, с мелодичными звуками, принадлежащими, кажется, самому гениальному Палиашвили!
Ты посмотри, наконец, на первые лучи солнца, они робко касаются безмерного купола неба, чтобы через секунду все, все здесь заиграло и запело от прикосновения перламутровых пальцев! Вот куда смотри, Гугуши! Зачем ты все время мне в задницу смотришь?
...Так сказал Гоги Гогоберидзе и пошел домой. Он шел к себе домой благоухающей тропинкой, он шел к себе домой с весельем в крови и с победой в душе, в драных штанах, настоящий поэт.
________ на Илл.1: Фриц Цубер-Бюлер. Поэтесса. 1880.
...и с каждым часом становится всё более очевидным, что Биби умышленно приурочил увольнение большого чиновника к резкому похолоданию и дождям, чтобы мокнущие и мерзнущие на остановках люди прониклись незаслуженной неприязнью к перегородившим дороги защитникам демократии.
Но остаётся и вопрос: не воспользовался ли глава правительства в политических целях своим секретным правом получать раньше других на многие месяцы самые точные прогнозы погоды?
Что касается музыкальной культуры, то в середине 80-х я добирался автостопом из Свердловска в Москву. В каждом населённом пункте я посещал столовую, краеведческий музей и зоопарк, если они были. В столовой я ел горячий суп. В краеведческом музее смотрел билет делегата партсъезда, выданный местному лесорубу или трактористу. А в зоопарке спрашивал, есть ли у них як, и если был, сразу шёл к яку. И во всех зоопарках, которые могли себе позволить яка, было доцарапано на табличке: "Яак Йоала".
Вот, что такое настоящая популярность, а вы говорите, Майкл Джексон.
